simgen
Moderator
- Регистрация
- 08.07.2018
- Сообщения
- 8 715
- Оценка реакций
- 319
- Баллы
- 83
По следам великих поэтов
Литературно-краеведческий журнал "Мономах" № 1 (48)-2007
На большой дороге к склонам меловых гор прилепилось несколько порядков с сотней домишек. По-старому Каменный Брод, а по-нынешнему – вроде не очень ладно – именуют село Прислонихой. По соседству, в четырех верстах, у главного тракта проживало немало важных господ. Взять, к примеру, Языковых. В их доме часто собирались гости, в шкафах блестели позолотой корешки книг. Дымили трубки, говорили о новых изданиях, о препонах цензуры. В той комнате, где ночевал некогда сам Александр Сергеевич Пушкин, сохранялось все неизменно. В шкатулках лежали письма, стихи великого поэта и послания братьев Языковых к нему. Здесь на Московском тракте помнили и были, и небылицы. Рассказывали, как по этой столбовой дороге, в железной клетке везли на казнь самого Пугачева. Все это в далеком прошлом.
Потом две революции, гражданская война, голод. Председатель и секретарь сельского совета Прислонихи Аркадий Пластов, которому минул в ту пору 31 год, в голодном 1921-м году многим помог выжить – распределял продукты, поступившие от Помгола из Москвы и из-за границы от АРА. А по вечерам садился за книги, вынимал из папки, в которой были деловые бумаги, свои наброски, работал. Односельчане привыкли: и дед, и отец его рисовали. С раннего детства Аркадий пристрастился к героям сказок Александра Сергеевича.
Как позднее писал в своих мемуарах художник, когда он читал крохотный синий томик «Капитанской дочки», рука его машинально чертила на полях бумаги сцены из жизни Гринева, суд Пугачева над молодым офицером.
В папку с вырезками, лежавшую на полке рядом с томиками Языкова и Пушкина, ложились вырезки из губернской газеты «Экономический путь». В ней сообщалось, что собрания трех симбирских дореволюционных музеев объединили в одной губернской экспозиции. При содействии художника Остроградского при губернском музее собирались вновь члены бывшей архивной комиссии и призывали сохранять и доставлять в Симбирск из бывших барских усадеб и частных музеев реликвии прошлого.
Приближалось 90-летие со дня посещения Пушкиным Симбирского края. Пушкинский дом прислал проспекты изданий, посвященных его жизни и творчеству. В соседнем Карсуне создали кружок краеведения, который планировал открыть свой уездный музей.
…В тот голодный год самому Пластову помог друг и учитель Дмитрий Иванович Архангельский, хлопотавший за молодого, подающего надежды художника. Он добился зачисления его в штат губернского музея в качестве разъездного агента и проинструктировал, что в его задачи входит зарисовка старинных храмов, поместий, строений, сбор старинной мебели и прочих раритетов, представляющих музейную ценность.
А между тем в уезд неожиданно пожаловал гость из самой Москвы из Главнауки, который посетил и Карсун, и Языково, и Тагай, и другие поселки. Визит высокопоставленного чиновника в уезд не был случайным. Еще в 1919 году в связи с делом об имуществе Перси-Френч в Симбирск приезжал эмиссар по делам музеев и охраны памятников Старошенко. Чуть позже прибыл с инспекционной поездкой эмиссар Беляев, который, ознакомившись с богатейшими культурными ценностями края, добился разрешения остаться здесь представителем Москвы. Его назначили заведующим губернским архивом. 31 марта в Симбирский губисполком была прислана телеграмма: «Главмузей просит передать вещи из усадьбы бывших Языковых симбирскому художественному музею. Отбор предметов поручается музейной секции. Подпись: завГлавмузеем Троцкая». Губернские власти переслали соответствующее предписание в Тагайскую волость, требуя передать языковские вещи в губернский центр: «Согласно прилагаемой телеграммы из Москвы предлагается им выяснить положение по отбору предметов художественному музею из бывшей усадьбы Языковых и немедленно о сем доложить Президиуму губисполкома. Секретарь губисполкома Гимов».
К этому времени Аркадий Пластов уже успел побывать в Усть-Урене, Белозерье, Тагае, ознакомиться с предметами старины и художественными ценностями. На очереди было Языково. И вот художник-председатель Пластов запряг казенную лошадку и вскоре свернул направо с Московского тракта, туда, где виднелся фабричный корпус с трубой, а на пригорке бывший языковский дом. С собой у него было удостоверение симбирского губернского отдела народного образования: «Предъявителю сего художнику А. Пластову поручается зарисовывать памятники старины и искусства, делать описания предметов, представляющих историческую и художественную ценность и доставлять в губмузей книги и предметы по искусству».
Одновременно с этим ему было дано задание выяснить, «какие и куда отправлены вещи из дома и с конторы фабрики бывшей Степанова. Если есть стихи, то их желательно переписать и прислать в секцию». Аркадий Александрович захватил с собой выдержки из описания дома Языковых, подготовленные еще В. Поливановым.
После того, как из дома Языковых выехал детский дом, в нем разместили склад. К счастью, Пушкинская комната сохранилась, но ничего из той обстановки в ней уже не было. Председатель языковского совета подтвердил, что часть барской мебели действительно была увезена в некоторые учреждения Симбирска. Что касается произведений искусства и прочей обстановки, сданной по акту представителям местного совхоза, то об этом никаких сведений у него не было. Рядом с бывшим помещичьим домом по-прежнему стояла трехпрестольная церковь. Фамильный склеп Языковых был вскрыт. Как и в пушкинские времена, за окном шумел их родовой парк, точнее, то, что осталось за эти годы от него. Уже В.Н. Поливанов отмечал, что аллеи парка пришли в запустение, но сохранилось озеро и островок на нем с остатками беседки и по-прежнему шумело листвой вековое дерево. Рядом с полузаброшенным особняком братьев Языковых и парком, у входа в который лежали свежесрубленные деревья, был расположен фабричный поселок. Все сохранилось от предыдущего владельца, фабриканта Степанова. Действовала больница на 30 коек, работала школа первой и второй ступени. Продолжала работать библиотека-читальня, а на двери клуба висело объявление о том, что предстоит концерт самодеятельности и производится запись молодежи в молодежный духовой оркестр.
По итогам поездки Аркадий Александрович отправил соответствующее донесение в художественный музей. А уездные волостные власти на основании этой записки, подтвержденной местной администрацией, телеграфировали в Москву 2 апреля 1921 года: «Сообщаем вам, что в усадьбе бывших Языковых домашних вещей обстановки, картин, посуды и прочего, принадлежащего им – нет ничего. И куда таковые поступили сведений у местной администрации не имеется».
***
...В 1912 году на гончаровских торжествах, состоявшихся в Дворянском собрании, присутствовала вся знать Симбирска, возглавляемая членом Государственного совета предводителем дворянства В.Н. Поливановым.
Перед открытием выставки, посвященной 100-летию И.А. Гончарова, всем посетителям раздавали каталог музея. Никто не знал, что обложку его подготовил выпускник духовной семинарии, 17-летний юноша Аркадий Пластов. Среди экспонатов выставки значился герб рода Трегубовых. Известно, что отставной капитан был наставником Гончарова. Никто из присутствующих не останавливался около этого рисунка, выполненного Пластовым. А вот сам юноша надолго задержался у посмертной маски Александра Сергеевича Пушкина, которую симбирянин Гончаров, создатель знаменитой трилогии, боготворил.
Вспоминая этот год, будущий мастер в своих мемуарах писал: «Параллельно с этим я рисовал, писал этюды, эскизы, мечтал, строил планы в целом цикле картин развернуть эпопею крестьянского житья-бытья». Архангельский поощрял его, обещая взять наиболее удачные его работы на губернскую выставку «Современное искусство».
В 1922 году после окончания сельской страды Аркадий Пластов отправился в Москву возобновить старые связи и знакомства с художниками столицы и своими учителями. Поездка оказалась удачной. А вот возвращение...
В конце сентября живописец сошел с поезда в Майне и отправился лесом по знакомой дороге. На полпути он заметил большое зарево. Подойдя ближе в Московскому тракту, он понял: полыхал бывший языковский дом. В такие минуты своей жизни Пластов темнел лицом. Зарево ассоциировалось и с революцией, когда горели барские усадьбы, и с пугачевским бунтом, когда в Языкове сожгли заживо его владельца. Пластов не мог знать, что пройдет всего восемь лет, и безжалостный огонь уничтожит все нажитое имущество и бесценное художественное наследство самого мастера.
Литературно-краеведческий журнал "Мономах" № 1 (48)-2007
Для просмотра скрытого содержимого необходимо Войти или Зарегистрироваться.
На большой дороге к склонам меловых гор прилепилось несколько порядков с сотней домишек. По-старому Каменный Брод, а по-нынешнему – вроде не очень ладно – именуют село Прислонихой. По соседству, в четырех верстах, у главного тракта проживало немало важных господ. Взять, к примеру, Языковых. В их доме часто собирались гости, в шкафах блестели позолотой корешки книг. Дымили трубки, говорили о новых изданиях, о препонах цензуры. В той комнате, где ночевал некогда сам Александр Сергеевич Пушкин, сохранялось все неизменно. В шкатулках лежали письма, стихи великого поэта и послания братьев Языковых к нему. Здесь на Московском тракте помнили и были, и небылицы. Рассказывали, как по этой столбовой дороге, в железной клетке везли на казнь самого Пугачева. Все это в далеком прошлом.
Для просмотра скрытого содержимого необходимо Войти или Зарегистрироваться.
Потом две революции, гражданская война, голод. Председатель и секретарь сельского совета Прислонихи Аркадий Пластов, которому минул в ту пору 31 год, в голодном 1921-м году многим помог выжить – распределял продукты, поступившие от Помгола из Москвы и из-за границы от АРА. А по вечерам садился за книги, вынимал из папки, в которой были деловые бумаги, свои наброски, работал. Односельчане привыкли: и дед, и отец его рисовали. С раннего детства Аркадий пристрастился к героям сказок Александра Сергеевича.
Как позднее писал в своих мемуарах художник, когда он читал крохотный синий томик «Капитанской дочки», рука его машинально чертила на полях бумаги сцены из жизни Гринева, суд Пугачева над молодым офицером.
В папку с вырезками, лежавшую на полке рядом с томиками Языкова и Пушкина, ложились вырезки из губернской газеты «Экономический путь». В ней сообщалось, что собрания трех симбирских дореволюционных музеев объединили в одной губернской экспозиции. При содействии художника Остроградского при губернском музее собирались вновь члены бывшей архивной комиссии и призывали сохранять и доставлять в Симбирск из бывших барских усадеб и частных музеев реликвии прошлого.
Приближалось 90-летие со дня посещения Пушкиным Симбирского края. Пушкинский дом прислал проспекты изданий, посвященных его жизни и творчеству. В соседнем Карсуне создали кружок краеведения, который планировал открыть свой уездный музей.
…В тот голодный год самому Пластову помог друг и учитель Дмитрий Иванович Архангельский, хлопотавший за молодого, подающего надежды художника. Он добился зачисления его в штат губернского музея в качестве разъездного агента и проинструктировал, что в его задачи входит зарисовка старинных храмов, поместий, строений, сбор старинной мебели и прочих раритетов, представляющих музейную ценность.
А между тем в уезд неожиданно пожаловал гость из самой Москвы из Главнауки, который посетил и Карсун, и Языково, и Тагай, и другие поселки. Визит высокопоставленного чиновника в уезд не был случайным. Еще в 1919 году в связи с делом об имуществе Перси-Френч в Симбирск приезжал эмиссар по делам музеев и охраны памятников Старошенко. Чуть позже прибыл с инспекционной поездкой эмиссар Беляев, который, ознакомившись с богатейшими культурными ценностями края, добился разрешения остаться здесь представителем Москвы. Его назначили заведующим губернским архивом. 31 марта в Симбирский губисполком была прислана телеграмма: «Главмузей просит передать вещи из усадьбы бывших Языковых симбирскому художественному музею. Отбор предметов поручается музейной секции. Подпись: завГлавмузеем Троцкая». Губернские власти переслали соответствующее предписание в Тагайскую волость, требуя передать языковские вещи в губернский центр: «Согласно прилагаемой телеграммы из Москвы предлагается им выяснить положение по отбору предметов художественному музею из бывшей усадьбы Языковых и немедленно о сем доложить Президиуму губисполкома. Секретарь губисполкома Гимов».
К этому времени Аркадий Пластов уже успел побывать в Усть-Урене, Белозерье, Тагае, ознакомиться с предметами старины и художественными ценностями. На очереди было Языково. И вот художник-председатель Пластов запряг казенную лошадку и вскоре свернул направо с Московского тракта, туда, где виднелся фабричный корпус с трубой, а на пригорке бывший языковский дом. С собой у него было удостоверение симбирского губернского отдела народного образования: «Предъявителю сего художнику А. Пластову поручается зарисовывать памятники старины и искусства, делать описания предметов, представляющих историческую и художественную ценность и доставлять в губмузей книги и предметы по искусству».
Одновременно с этим ему было дано задание выяснить, «какие и куда отправлены вещи из дома и с конторы фабрики бывшей Степанова. Если есть стихи, то их желательно переписать и прислать в секцию». Аркадий Александрович захватил с собой выдержки из описания дома Языковых, подготовленные еще В. Поливановым.
После того, как из дома Языковых выехал детский дом, в нем разместили склад. К счастью, Пушкинская комната сохранилась, но ничего из той обстановки в ней уже не было. Председатель языковского совета подтвердил, что часть барской мебели действительно была увезена в некоторые учреждения Симбирска. Что касается произведений искусства и прочей обстановки, сданной по акту представителям местного совхоза, то об этом никаких сведений у него не было. Рядом с бывшим помещичьим домом по-прежнему стояла трехпрестольная церковь. Фамильный склеп Языковых был вскрыт. Как и в пушкинские времена, за окном шумел их родовой парк, точнее, то, что осталось за эти годы от него. Уже В.Н. Поливанов отмечал, что аллеи парка пришли в запустение, но сохранилось озеро и островок на нем с остатками беседки и по-прежнему шумело листвой вековое дерево. Рядом с полузаброшенным особняком братьев Языковых и парком, у входа в который лежали свежесрубленные деревья, был расположен фабричный поселок. Все сохранилось от предыдущего владельца, фабриканта Степанова. Действовала больница на 30 коек, работала школа первой и второй ступени. Продолжала работать библиотека-читальня, а на двери клуба висело объявление о том, что предстоит концерт самодеятельности и производится запись молодежи в молодежный духовой оркестр.
По итогам поездки Аркадий Александрович отправил соответствующее донесение в художественный музей. А уездные волостные власти на основании этой записки, подтвержденной местной администрацией, телеграфировали в Москву 2 апреля 1921 года: «Сообщаем вам, что в усадьбе бывших Языковых домашних вещей обстановки, картин, посуды и прочего, принадлежащего им – нет ничего. И куда таковые поступили сведений у местной администрации не имеется».
***
...В 1912 году на гончаровских торжествах, состоявшихся в Дворянском собрании, присутствовала вся знать Симбирска, возглавляемая членом Государственного совета предводителем дворянства В.Н. Поливановым.
Перед открытием выставки, посвященной 100-летию И.А. Гончарова, всем посетителям раздавали каталог музея. Никто не знал, что обложку его подготовил выпускник духовной семинарии, 17-летний юноша Аркадий Пластов. Среди экспонатов выставки значился герб рода Трегубовых. Известно, что отставной капитан был наставником Гончарова. Никто из присутствующих не останавливался около этого рисунка, выполненного Пластовым. А вот сам юноша надолго задержался у посмертной маски Александра Сергеевича Пушкина, которую симбирянин Гончаров, создатель знаменитой трилогии, боготворил.
Вспоминая этот год, будущий мастер в своих мемуарах писал: «Параллельно с этим я рисовал, писал этюды, эскизы, мечтал, строил планы в целом цикле картин развернуть эпопею крестьянского житья-бытья». Архангельский поощрял его, обещая взять наиболее удачные его работы на губернскую выставку «Современное искусство».
В 1922 году после окончания сельской страды Аркадий Пластов отправился в Москву возобновить старые связи и знакомства с художниками столицы и своими учителями. Поездка оказалась удачной. А вот возвращение...
В конце сентября живописец сошел с поезда в Майне и отправился лесом по знакомой дороге. На полпути он заметил большое зарево. Подойдя ближе в Московскому тракту, он понял: полыхал бывший языковский дом. В такие минуты своей жизни Пластов темнел лицом. Зарево ассоциировалось и с революцией, когда горели барские усадьбы, и с пугачевским бунтом, когда в Языкове сожгли заживо его владельца. Пластов не мог знать, что пройдет всего восемь лет, и безжалостный огонь уничтожит все нажитое имущество и бесценное художественное наследство самого мастера.
